Скифы, кавказские народы, иранцы
Геродот69 оставил нам хорошее описание погребальных обычаев скифов. По окончании погребальных церемоний приступали к очищениям: на раскаленные камни бросали коноплю и вдыхали дым от нее; «скифы издают неистовые вопли удовольствия, находясь в этом дыму»70. Карл Мейли71 очень хорошо осветил шаманский характер этого погребального очищения; культ умерших, использование конопли, удушье и «крики» составляют по сути специфический религиозный комплекс, целью которого мог быть только экстаз. Мейли72 в связи с этим приводит описание Радловым подобного обряда на Алтае, во время которого шаман провожает в Ад душу умершей сорок дней назад женщины. В описании Геродота не обозначен шаман-проводник душ: он говорит только об очищениях, наступающих после погребальных церемоний. Но такие очистительные церемонии у многих тюрко-татарских народов совпадают с проводами шаманом умершего в его новое обиталище, Ад.
Меули обратил внимание на «шаманскую» структуру скифских загробных верований, на таинственную «женскую болезнь», которая, согласно легенде, рассказанной Геродотом73, превратила многих скифов в «Энареев» и которую швейцарский ученый сравнивает с андрогинией сибирских и североамериканских шаманов74, а также на «шаманское» происхождение Аримаспеи, и даже всей эпической поэзии вообще. Обсуждение этих мнений мы оставляем более компетентным специалистам. По крайней мере, один факт является достоверным: шаманизм и экстаз с использованием дыма конопли были известны скифам. Как мы сейчас увидим, применение конопли в целях достижения экстаза зафиксировано также у иранцев: именно иранское название конопли стало обозначенем мистического опьянения в Средней и Северной Азии.
Как известно, кавказские народы, особенно осетины, сохранили много мифологических и религиозных традиций скифов75. Загробные концепции некоторых кавказских народов близки к представлениям иранцев, особенно в сюжетах перехода умершего по узкому, как волос, мосту, в мифе о Космическом Древе, верхушка которого касается Неба, а у корня бьет чудесный источник, и т. п.76. С другой стороны, вещуны, визионеры и некроманты-проводники душ играют определенную роль у горных грузинских племен; важнейшими среди этих чародеев и экстатиков являются мессулетхе, которых набирают чаще всего среди женщин и молодых девушек. Их главная функция – сопровождать души умерших на тот свет; но они могут также воплощать их, и тогда умершие говорят их устами; проводник душ или некромантка, мессулетхе выполняет свою миссию в трансе77. Все это в совокупности удивительно напоминает алтайский шаманизм. Но в какой мере данное положение вещей отражает верования и техники «иранцев Европы», то есть сармато-скифов, определить невозможно78.
Мы отметили поразительное сходство между загробными концепциями народов Кавказа и иранцев. Действительно, в иранской погребальной мифологии существенную роль играет Мост Чинват79; переход через него в некотором смысле определяет предназначение души и является трудным испытанием, структурно равнозначным инициационному: Мост Чинват является как бы «многогранной балкой»80 и разделен на несколько переходов; для праведных он просторный, «девять копий в ширину», а для безбожников – узкий, как «лезвие бритвы»81. Мост Чинват находится в «Центре Мира». В «Центре Земли», «на высоте 800 людей»82возвышается Какад-и-Даитик, «Пик Суда», а Мост Чинват тянется от Какад-и-Даитик до самого Эльбруса; это означает, что мост соединяет в «Центре» Землю и Небо. Под Мостом Чинват открывается отверстие Ада83: традиция представляет его как «продолжение Эльбруса»84.
Перед нами «классическая» космологическая схема трех космических областей, соединенных центральной осью (Колонна, Древо, Мост и т. д.). Шаманы свободно передвигаются между тремя зонами; умершие должны пройти через мост во время своего путешествия в потусторонний мир. Этот погребальный мотив мы неоднократно встречали и еще не раз встретим. В иранской традиции (по крайней мере в той форме, которая сохранилась после реформы Заратустры) существенным является то, что во время перехода души через мост происходит своеобразная битва между демонами, которые пытаются сбросить ее в Ад, и препятствующими им духами-покровителями (которых для этого призывают родственники умершего): это Аристат, «проводник земных и небесных существ», и добрый Вайу85. На мосту Вайу поддерживает души набожных людей; души мертвых также приходят на помощь86. Функция проводника душ, которую выполняет Вайу, может отражать «шаманскую» идеологию.
В Гатхах трижды упоминается этот переход через Мост Чинват87. В двух первых фрагментах Заратустра, согласно интерпретации Ниберга88, говорит о себе как о проводнике душ: те, кто соединился с ним в экстазе, легко пройдут через мост; безбожники, его противники, навсегда останутся «жителями дома Зла». Мост служит, по существу, не только переходом для умерших; он является, кроме того, – и мы неоднократно встречали его в этом значении – дорогой экстатиков. Именно в состоянии экстаза Арда Вираф переходит через Мост Чинват во время своего мистического путешествия. Согласно интерпретации Ниберга, Заратустра должен был быть экстатиком, очень близким к «шаману» по религиозному опыту. Шведский ученый считает, что в гатхическом термине мага можно найти доказательство того, что Заратустра и его ученики вызывали религиозные переживания посредством хорового ритуального пения, которое они совершали в закрытом, специально для этого отведенном пространстве89. В этом особом священном пространстве (мага) становилось возможным сообщение между Небом и Землей90, то есть, согласно повсеместно распространенной диалектике91, священное пространство становится «Центром». Ниберг подчеркивает тот факт, что это сообщение было экстатической природы, и именно мистические переживания «певцов» сравнивает с настоящим шаманизмом. Эта интерпретация вызвала несогласие большинства иранистов92. Заметим, однако, что подобие между экстатическими и мифологическими элементами, которые можно найти в религии Заратустры, с одной стороны, и шаманскими техниками и идеологией, с другой, интегрируется в более широкий ансамбль, который никак не указывает на »шаманскую» структуру религиозного опыта Заратустры. Священное пространство, значение песни, мистическая или символическая связь между Небом и Землей, мост погребения или посвящения – эти различные элементы, хотя и составляют общую часть азиатского шаманизма, тем не менее предшествуют ему и – не укладываются в него.
Во всяком случае, шаманский экстаз, вызванный дымом конопли, был известен в Древнем Иране. Бангха не упоминается в Гатхах, но в Фраваши-яшт говорится о некоем Пуру-бангха, «обладателе большого количества конопли»93. В Яшт говорится об Ахура Мазда «без транса и без конопли»94, а в Видевдат конопля демонизирована95. Мы считаем, что это доказывает полную враждебность шаманскому опьянению, которое, иранцы, вероятно, использовали и, видимо, в той же мере, что и скифы. Достоверно лишь то, что Арда Вираф обрел свое видение после употребления напитка из вина и «наркотика Виштасп», который усыпил его на семь дней и семь ночей96. Его сон напоминает скорее трансы шаманов, поскольку, как говорится в «Арда Вираф», «душа Вирафа оставила тело и отправилась на Мост Чинват, на Какад-и-Даитик. Через семь дней она вернулась и снова вошла в тело»97. Вираф, как и Данте, посетил все места маздеистского Рая и Ада, видел страдания безбожников и награды для праведников. С этой точки зрения, его загробное путешествие следует сравнить с рассказами о шаманских нисхождениях, поскольку некоторые из них, как мы видели, также говорят о наказаниях для грешников. Представление Ада у шаманов Средней Азии подверглось, вероятно, влиянию восточных идей, особенно иранских. Однако это не значит, что шаманское нисхождение в Ад возникло из экзотического влияния; восточный вклад вызвал только развитие и украшение драматических сценариев наказаний; именно эти рассказы об экстатических путешествиях в Ад обогатились в результате восточных влияний; экстаз был намного более ранним, чем эти влияния (по сути, технику экстаза мы встретили и в архаических культурах, в которых невозможно подозревать влияния Древнего Востока).
Таким образом, мы не можем гадать о возможном «шаманском» опыте самого Заратустры, но не подлежит сомнению, что самая элементарная техника экстаза – опьянение коноплей – была известна древним иранцам. Ничто не мешает считать, что иранцы знали и другие составные элементы шаманизма, например магический полет (зафиксированный у скифов?!) или вознесение на Небо. Арда Вираф сделал «первый шаг» – и достиг сферы звезд, «второй шаг» – и достиг сферы Луны, «третий шаг» привел его к свету, который называют «высочайшим из высочайших», «четвертый шаг» – к свету Гаротмана98. Независимо от космологии этого вознесения, символизм «шагов» – мы еще встретим его в мифе о рождении Будды – очень точно совпадает с символизмом «ступеней», или надрезов, на шаманском дереве. Вся эта совокупность символик тесно связана с ритуальным вознесением на Небо. А вознесения, как мы уже много раз замечали, составляют неотъемлемую часть шаманизма.
Значение опьянения, достигаемого благодаря конопле, подтверждается, с другой стороны, широчайшим распространением этого иранского термина в Средней Азии. Иранское слово bangha – »конопля», стало во многих угро-финских языках обозначением как специально шаманского гриба, agaricus muscarius (употребляемого исключительно в качестве интоксикационного средства до или во время сеанса), так и самого опьянения99: достаточно сравнить, например, вогульское (мансийское) панкх – «гриб» (agaricus muscarius), мордовское панга, панго или черемисское (марийское) понго – «гриб». В северовогульском языке панкх обозначает также «опьянение», «пьянство». В гимнах божествам также упоминается экстаз, вызванный интоксикацией грибами100. Эти факты доказывают, что магико-религиозный престиж интоксикации в экстатических целях имеет иранское происхождение. Бангха, вместе с другими иранскими влияниями в Средней Азии, к которым мы еще вернемся, свидетельствует о высоком религиозном авторитете Ирана. Возможно, что техника шаманской интоксикации у угро-финнов имеет иранское происхождение. Но какое это имеет отношение к первоначальному шаманскому опыту? Наркотики являются только вульгарным заменителем «чистого» транса. Мы уже имели возможность зафиксировать у нескольких сибирских народов тот факт, что интоксикации (алкоголь, табак и т. п.) являются недавними нововведениями и знаменуют собой определенный упадок шаманской техники. Наркотическим опьянением пытаются имитировать духовное состояние, которое уже не удается достичь иным способом. Упадок и, следует добавить, вульгаризация мистической техники, как в Древней и современной Индии, так и на всем Востоке, – повсюду мы встречаем это странное смешение «трудных» и «легких» путей достижения мистического экстаза или какого-либо иного решающего переживания.
В мистических традициях исламизированного Ирана нелегко отличить то, что является народным наследием, от того, что отражает влияние ислама или Востока. Однако не подлежит никакому сомнению, что многие легенды и чудеса, зафиксированные в персидской агиографии, относятся к универсальным основам магии, особенно к шаманизму. Достаточно просмотреть два тома «Святых дервишей» Уара, чтобы на каждой странице обнаружить чудеса в традициях чистейшего шаманизма: вознесения на Небо, магические полеты, исчезновения, хождение по воде, исцеления и т. п.101 С другой стороны, следует также помнить о роли гашиша и других наркотиков в исламской мистике, хотя самые чистые из святых не пользовались такими суррогатами102.
Наконец, наряду с распространением ислама среди среднеазиатских тюрков, некоторые шаманские элементы были ассимилированы мусульманскими мистиками103. Профессор Копрюлюзаде говорит, что, «согласно легенде, Ахмед Есеви и некоторые из его дервишей были способны летать, превращаясь в птиц»104. Аналогичные легенды существовали о святых [ордена] Бекташи. В XIII веке Барак Баба – основатель ордена, характерным ритуальным знаком которого была «прическа с двумя рогами», – публично показывался верхом на страусе, и легенда гласит, что «под влинием своего всадника страус немного летал». Возможно, что эти детали действительно обусловлены влиянием тюрко-монгольского шаманизма, как утверждает этот ученый-тюрколог. Однако способность превращаться в птицу присуща идеологии любого вида шаманизма, как тюрко-монгольского, так и арктического, американского, индийского или океанийского. Что касается появления страуса в легенде о Барак Бабе, то здесь скорее следует заподозрить южное происхождение.
